Поезд на Риддер. Юрий Юрьев

Поезд на Риддер. Юрий Юрьев - Характеристики

НАД ТИХОЙ ВОДОЙ

Вдох есть шаг.

К звезде иди легко.

Рэймонда Уикса разбудил упругий звук ― позади хижины от ветра скрипела сосна. Он опрокинулся на спину и заложил руки за голову. Алое зарево пробивалось через дверные щели, утро стояло спокойное, и пахло обычной сыростью. В сумерках хижины угадывались каменный очаг с поблёскивающим начищенным таганком, низкий письменный стол, изготовленный таким образом, чтобы работать за ним можно было, сидя на пятках. Когда Рэймонд только построил здесь, на берегу, жилище, имущества у него было гораздо больше, как-никак, раньше он предполагал для себя иной образ жизни. Потом многие вещи начали выходить из употребления и, став пустым хламом, с течением лет все сгинули в зияющей на заднем дворе расщелине. Сегодня к указанным таганку и столу Рэймонд располагал кухонной посудой, кое-каким плотницким и землеобрабатывающим инструментом, кроме того, у него имелись несколько рыболовных сетей и небольшой запас одежды.

Рэймонд скатал футон ― постель, состоящую из ватного одеяла и толстого тюфяка, ― и приткнул в угол. Пройдя по неструганому полу, выглянул за дверь.

Перед ним простирался рассвеченный восходящим солнцем мир, в его глубине холодело сверкающее озеро. Хижина стояла над ним так высоко, что ни один весенний разлив не подходил к бревенчатым стенам ближе десяти-двенадцати футов. Вокруг громоздились горы, заросшие лесом.

Он спустился к воде, запрокинул лицо в небо и вдохнул весь без остатка этот остуженный туманом покой. И оставил его в себе. Раз за разом он брал его лёгкими и выдыхал в сердце. И понемногу природное естество растворило в нём всякое ощущение человеческой сути ― плоти, разума, духа. Рэймонд сам стал светом, стал всем, на что свет изливался, энергия Рэймонда текла в каждом дереве, в каждой травинке. Сейчас только дыхание… как ни вздорно, но во время медитаций оно являлось единственной помехой полному согласию с окружающим миром. Вдох и выдох сотрясали это согласие, напоминая о человеческой телесности.

В глазах заколыхалось озеро, привязанная верёвкой к валуну стучалась в берег лодка. Ухватившись за кормовое кольцо, Рэймонд перешагнул борт и замочил ногу: на дне по щиколотку стояла вода. Глиняным черпаком, который находился здесь же под сиденьем, он вычерпал её.

Он удалялся от берега, попеременно загребая то справа, то слева. Пока что лодка плыла, словно по камням, настолько чиста была вода, потом глубина оборвалась вниз, и под килем потемнело.

Вскоре приблизился к первой своей сети. Медленно двигаясь вдоль поплавков, он поднимал её на воздух и опускал обратно. Трижды выпутывал массивное рыбье тело и бросал под ноги. Закончив с первой, проверил остальные сети, всего их было четыре.

Повернул назад к берегу. Привязав лодку, с плетёной корзиной поднялся к соснам, нарвал несколько пучков пахучей травы и ею проложил рыбу. Улов насчитывал шесть крупных карпов.

Он жил в краю, который цивилизация взяла в кольцо, но до сих пор не смогла им овладеть. Трудно поверить, что в перенаселённой Японии есть область, ещё не освоенная культурой, ― насколько окультурил её Рэймонд, не стоило брать в расчёт.

Отшельнику, отрешившемуся от мира, не нужно уповать, что общество навсегда оставит его в покое. Временами с гор спускались люди ― те, кому слухи о поселившемся на берегу анахорете навевали мысли о каком-то новом миропонимании. Нередко его гостями оказывались охотники, промышляющие в окрестных лесах лосей или медведей. Каждый по-своему постигал Рэймонда. Все соглашались, например, с благотворным влиянием первозданной природы на дух человека, но самые практичные из них замечали, что единения с природой нужны лишь по мере необходимости, соблюдаемые как некая гигиена духа, жить же всякому смертному надлежит не вне социальной среды, а как раз наоборот ― внутри неё.

Рэймонд прошёл в дом и устроился за письменным столом. Его пальцы легли на стопку плотно исписанной карандашом бумаги. Листы заключали в себе пространственные размышления на различные темы и к тому же упражнения с японской слоговой азбукой.

Каждый день Рэймонд что-нибудь записывал. Сосна на склоне горы

Отметы былого хранит

В глубоких морщинах коры.

И помнит замшелый гранит:

Сосна много старше горы.

Прочитав, он отложил лист, зацепил из стопки другой. Этот был бог знает с каких времён, несколько дней назад пришлось обновить на нём буквы, заново прописав их по старым. Запись запечатлела один эпизод той поры, в какую он ещё не умел слышать растения, когда их не колышет ветер.

Итак, Рэймонд пробудился в своей хижине. Он сразу понял, что рядом кто-то есть. Из угла, где находился очаг, доносился шорох разгребаемой золы. В проёме распахнутой настежь двери стояла полная луна, её свет золотил очертание бритого затылка того, кто расположился около очага. Сухой веткой он ворошил угли, его лицо было красно от разгорающихся дров и морщилось от едкого пепла.

Рэймонд покинул ложе и проследовал к двери. За порогом увидел покрытые снегом горы. Над ними рядом с одиноким облаком висел тяжёлый небесный шар и светил прямо в озеро. На озере, ещё свободном ото льда, блистала чистая гладь. От порога, словно писанная чёрной тушью по белому, цепочка следов петляла к южному склону и терялась в соснах. Оттуда торил дорогу тот, кто сидел сейчас в хижине.

Хозяин подсел к гостю.

― Кто ты? ― спросил его.

― Я пришёл дать тебе волю, ― столь нелепый ответ даже восхитил Рэймонда.

― Спасибо, уже ни к чему. Путь судьбы привёл меня сюда, где я, наконец, обрёл её. И больше ничего не нужно.

― Если воля ― твоя цель, то чем ты лучше полевой мыши? Пути существуют не для цели, а для странствий.

Гость скрестил руки на коленях и продолжал:

― Я расскажу о другом пути, великом, без направления и назначения, о пути жизни. Это движение вечно: любое вещество или существо в свою совершенную форму развивается из самых простых и слабых, чтобы потом столь же неизбежно до них

разрушиться обратно, разрушиться и сложиться вновь, но уже в иной вид. Вся неумирающая материя бесконечно перетекает из формы в форму. В этом и есть путь жизни, ибо в нём нет ничего смертного, разумно ли нам бояться смерти, когда мы часть его потока. Что он такое ― путь жизни? Вопрос, сродни какому задаёт живущая в реке рыба: «Что такое река?..»

― О чём ты… ― остановил его Рэймонд. ― Если об этом, то да ― я поклонник Лао-цзы. Но, ей-богу, у миссионеров, что несут его людям, бывает, нет простой порядочности. Ты пробрался в мой дом, пока я спал. Хозяйничаешь тут…

― Миссионеров! ― воскликнул гость. ― Путь жизни ― истина! И чтобы её исповедовать, не нужны миссионеры! Не нужны мечети, синагоги и церкви со всеми их обрядами и культами! И доказательства, что твоя религия правильнее других религий, тоже не нужны! На пути жизни все равны: буддисты и синтоисты, мусульмане и индуисты! Равны полинезийцы и эскимосы, богатые и нищие! У того, кто следует пути, нет расовой ненависти или зависти к тому, у кого больше денег!

Он повернул к Рэймонду благообразных очертаний лицо.

― Оспорить можно кого угодно, даже Лао-цзы… Есть одна притча. На озёрной переправе повстречались йог и великий учитель. «Тридцать лет я жил вдали от людей, в глубокой пещере, ― говорил йог, ― познавая суть природы, открывал в себе скрытые возможности. И вот, достигши совершенства, сегодня я вышел в мир. Смотри, что я теперь умею».

Йог сошёл на поверхность озера и, словно водяной клоп, заскользил к

противоположному берегу, прямо как по льду. Что же Лао-цзы? «Тридцать лет жизни потрачено ― и на что…» ― только и рассмеялся он. Заплатил лодочнику монету и запросто переправился на вёслах через озеро.

По душе такой практический взгляд на вещи. Однако с другой стороны ― людям, могущим ходить по воде, к чему деньги, когда им принадлежит целая вселенная. Одобрительно ли усмехаться над ними на этот счёт?

С минуту гость молчал, затем заговорил снова:

― Итак, вопрос «Что такое путь жизни?» сродни вопросу рыбы «Что такое река?» Как рыбы дышат водой, так и мы должны дышать энергией жизни. Мы ― часть её потока. Я научу тебя, как должно дышать. Чего проще, но, представь себе,― большинство вот именно неправильно дышат. Для начала будешь делать хотя бы сотню правильных вдохов и выдохов в день, дальше ― больше. И так до тех пор, пока правильное дыхание не станет для тебя нормой. Перво-наперво очисти сознание. Знай ― кто более человек, а кто менее зависит от того, чем набито сознание. Всмотрись, например, в своё. Что там: разная чепуха, от Ван-Гога до автомобильного карбюратора. Вымети всё, настройся на главное.

Осознай себя плывущим в великом потоке жизни…

Плыви… с невозмутимым спокойствием в нём растворяйся…

Весь…

Без остатка…

Перетекай в новое состояние…

Удалось?

Теперь ты… как распылённый по всей вселенной.

Откроется ранее незнакомое чувство, им-то и увидишь, что перед тобой реальная картина сущего.

А теперь начинай дышать… дышать не воздухом ― вселенной, её животворящей энергией.

Она пойдёт в тебя… ты даже действительно ощутишь её напор.

Дальше всё будет зависеть от того, как правильно ты ею распорядишься. Она исцелит тебя, если ты недужен, лишь направь её сознанием в больной орган. Если ты слаб духом, она укрепит дух. И сделает счастливым, коли ты несчастен. Она к лучшему преобразит твои мысли и внешность. Только будь непреклонным, изменения наступят не сразу, но после долгих упражнений.

Путник, бредущий в старость, животворящая энергия остановит тебя и даже повернёт вспять. Ничто, конечно, не продлит твой век, так уж определено высшим законом, но даже с преклонных лет вернуть себе молодость ― можно. Процесс этот протекает столь же помалу и столь же с годами заметен, как и старение.

Со временем ты поймёшь ― то, чего ты достигнешь в усовершенствовании себя, есть результат работы твоей воли, а если ты един со вселенной, то и её воли тоже, ибо чего хочешь ты, хочет целая вселенная. Ты научишься управлять не только своими внутренними функциями, но и сможешь укрощать ветер и рассеивать дождь. Нельзя, скажем, сотрясти горы ― и силе воли положены пределы, однако вот это… совершить можно.

Гость наклонил голову и выглянул в распахнутую дверь ― рядом с луной по-прежнему висело одинокое облако.

― Сейчас его не будет, ― он замолчал, он просто смотрел в сторону луны и молчал.

Вскоре Рэймонд увидел, как облако начало постепенно размываться, потом оно заструилось, как дым, и без следа исчезло.

― Сегодня только невежды назовут это чудом. Никакого чуда здесь нет. Всякий просвещённый скажет: ты только что видел действие психической энергии. Факт давно известный и изученный наукой.

Значит, уясни главное: перед сеансами медитации очищай сознание, медитация есть приобщение к великому пути. Вбирай в себя энергию жизни, затем сознанием направляй её на цель с силой, на которую способна твоя воля, ― гость с улыбкой посмотрел на огонь. ― И вот ещё, что ты обязательно должен знать…

Рэймонд отложил лист. Подошло время завтрака. Пока в очаге разгорались дрова, он достал разделочную доску. Из корзины выложил рыбу и принялся на ней её потрошить. Когда с этим было покончено, налил в кастрюлю воду и поставил на таганок. Вскоре в кастрюле забулькало. Рэймонд опустил в неё половину утреннего улова, туда же бросил несколько щепотей укропа. Оставшиеся три карпа были посыпаны солью и в судке поставлены на полку к мешочкам с сушёными ягодами. На гарнир пошла редька дайкон, а к редьке нашлось немного петрушки. Позже к столу, сервированному чашкой и вилкой, Рэймонд подал себе завтрак.

Полдень выдался солнечным. Путь от хижины вверх был не очень крут. Неся на плече мотыгу, Рэймонд шёл и не мог отделаться от мысли, что идёт по дну пруда, настолько причудливо разлапистая хвоя затеняла воздух. Где-то дятел долбил броню древних сосен и свистел дрозд.

Он перевалил через гребень. С этого склона открывался вид на затерявшуюся в берёзовой роще деревушку, от которой в разные стороны тянулись полоски обрабатываемой земли, каждый год засеваемые крестьянами соей и просом.

Себе же участок под огород Рэймонд выбрал здесь, на плато, меж глубоких ущелий, где бежали хрустальные ручьи. Ему он достался не такой, как сейчас, а сплошь заросший соснами. Их он вырубил, потом выжигал пни и долго выкорчёвывал корни.

Недели напролёт таскал с предгорья землю и засыпал очищенное место, а потом лопатил его, перемешивая с древесной золой. Никто, кроме местных, не знает, какого труда стоит вырастить тут хоть сколь-нибудь приличный урожай.

Рэймонд стоял среди грядок и озирал своё приусадебное хозяйство. За то, какой он огородник, говорили урожаи гигантской редьки с горы Сукарадзимы. Этот сорт он культивировал лишь последние пять лет, однако за то время сумел вырастить такие экземпляры, что позавидовали бы и опытные овощеводы.

Он снял с плеча мотыгу и поплевал на ладони. Ежедневная работа на огороде стала для него чем-то свято чтимым. Великое дело ― любить и содержать в порядке свой участок земли. В этом одно из выражений твоей духовности.

Сегодня предстояло устранить разор, содеянный среди овощей ночным дождём: поправить размытые грядки и по-новой натянуть бечеву, по которой вилась вверх фасоль. Кроме того, с покосившимся плетнём нужно было что-то делать.

Солнце миновало зенит и уже валилось к западу, когда он закончил работу. Напоследок выдернул несколько плодов корейской моркови и один исследовал на ладони. Морковь была без признаков порчи. Удовлетворённый этим, он обломил ей хвосты и сунул в брезентовую сумку. Только с капустой не всё обстояло благополучно, её то и дело поражала мягкая гниль, химикатов же, чтобы бороться с оной пакостью, у Рэймонда не было. Скудные урожаи капусты сильно огорчали огородника, и не раз он божился навсегда отступиться от неё, но и вовсе исключить из рациона, с другой стороны, тоже не мог.

Он отправился обратно.

Хорошо прогретый берег. На камнях, как белая паутина, рыбные скелеты. Позапрошлая зима выдалась не в пример прочим холодной. Озеро промёрзло глубже обычного и по весне долго не могло высвободиться из-подо льда. Не счесть, сколько рыбы задохнулось. Рэймонд помнил, как в тот год далеко заплывал на лодке и, будто в айсбергах, лавировал среди искрящихся глыбищ. Помнил, как потом убывающий паводок оставлял на берегу навалы чешуйчатых тел. Рыба разлагалась, источала смрад.

Рэймонд присел на валун, разрезанный поверхностью озера посередине. Зачерпнул пригоршню воды и пролил через пальцы. «Вода есть какое-то земное состояние неба, что объясняется многими её свойствами». Подняв голову, стал смотреть на облака. Он знал, каким бывает небо.

Любая человеческая жизнь стоит того, чтобы лечь в основу исследования.

«С чего пошёл бы я, ― подумал Рэймонд, ― безусловно, с самого начала». Двадцатый год от рождения стал отправной точкой в жизнь, что было до него, никак не повлияло на убеждения уже зрелых лет. Всё случилось потом.

Он знал, каким бывает небо. Раскалённое боем небо бело, бело, как оцинкованная жесть.