Пасторы в ошейнике дьявола. Николай Погребняк

НАТАШКИН ДНЕВНИК

— Галя, здравствуй!

— Коля?! Неужели это ты?! — обернувшись на приветствие и вглядевшись в меня, громко и радостно воскликнула женщина, деловито шедшая вдоль поезда, только что прибывшего из Кисловодска. — Коля, дорогой, как я рада видеть тебя! — даже не с восклицанием, а, скорее, с радостным воплем бросилась она мне на шею, треснув меня при этом пустым ведром со всего маху под лопатку. — Ой, сколько лет мы не виделись?! Лет пятнадцать, не меньше! — затараторила она, отступив на шаг и беззастенчиво разглядывая меня.

Её взору предстал стареющий мужчина с профессорской бородкой и «поавторитетневший» на… Не стану уточнять, на сколько килограммов. Галя же ничуть не изменилась: как была стройной порхающей болтушкой-веселушкой, так и осталась. Пожалуй, только взгляд повзрослел.

— Ты кого-нибудь встречаешь здесь? — спросил я.

— Да нет, пришла к поезду купить вишни. Раньше никогда не ходила, а тут как будто кто позвал… вот и встретились. А ты, вижу, приехал с юга — был в отпуске?

— В отпуске. Только не на море, а в деревне у родителей. Дом им снаружи подштукатурил, побелил да к зиме…

— Как я рада! Ведь как вы переехали, я ни адреса, ни телефона ни у кого не могла узнать, а потом и мы перебрались, — весело перебила меня Галя. — Ты не торопишься?

— Нет, но чем мешать людям здесь на перроне и общаться так, наскоком, пока мой поезд стоит на перроне, приезжай лучше к нам в гости, мы с Верой будем очень рады.

Обменявшись адресами и номерами телефонов, мы расстались. Расстались, чтобы вскоре встретиться. Так, волею случая, возобновилось наше старинное знакомство. Много воды утекло с той поры, как мы стали жить в другом городе, а увидел Галю — и как будто вчера расстались.

Когда приехала долгожданная гостья, началось: «А помнишь?! А слышала?..»

— Коля, ты случайно не знаешь, с кем из церковной молодёжи в свои последние месяцы жизни общалась Наташка, ведь её мама, кажется, ходила в ту же церковь, что и вы с Верой? — когда мы углубились в воспоминания, спросила Галя.

Середина девяностых… Неимоверно трудная и в то же время чрезвычайно интересная тогда была жизнь. Неистовые девяностые!

В ту пору Галя посещала протестантскую церковь, потом уехала к родителям, а вернувшись обратно, ходить начала уже в православную церковь, где мы и познакомились.

— Из ваших церковных она ни с кем не общалась, но я помогал её маме с похоронами, и та давала почитать дневник своей дочери, — ответил я, а сам подумал, что с тех пор почти не вспоминал про Наташку. Не Наташу, не Наталью, а именно Наташку, полную противоречий чудную девчонку Наташку — именно так называла свою дочь её мама, именно так называли её друзья.

— Ой! Как бы и я хотела увидеть тот дневник!.. — вспыхнула, но сразу же угасла, как-то обмякла Галина. Погрузилась в себя наша Галка — бойкая женщина, закалённая трудностями жизни. Как она иронично говорит о себе: женщина с замороженной молодостью.

Видя резкую перемену её настроения, я было подумал, что понимаю, почему так случилось: сколько бы лет ни прошло, ни радость, ни тем более причинённая душевная боль не исчезают бесследно. Текущие житейские хлопоты могут припорошить память, но стоит дунуть ветру воспоминаний, и вот они — верхушки «камней» былых переживаний.

— А зачем тебе? Ради удовлетворения своего бабьего любопытства?

— Не обижай меня! Ведь она, её слова и дела оставили в моей жизни очень глубокий след. Правда, я не сразу поняла, насколько глубокий.

— Извини, пожалуйста, за глупый вопрос! Дневника, конечно, у меня нет, но, прочитав его, я сразу сделал для себя конспект. Сейчас отсканирую листочки и распечатаю для тебя.

Дальше по традициям литературного жанра должен появиться пыльный чердак и с трудом найденные в сундуке — желательно, на самом его дне — блокнот и прочая экзотика. Но ничего такого не было. Оставив Галю и свою жену Веру пощебетать о своём, о женском, я вышел в другую комнату. Быстро нашёл в книжном шкафу нужную папку-скоросшиватель и достал из неё мультифору с литературными заметками о Наташке.

И вот я держу в руках пожелтевшие листы дешёвой бумаги с напечатанным на печатной машинке текстом. Перелистываю их, глаза пробегают по страницам, но душа не рвётся читать. Вместо чтения — воспоминания. Даже про сканирование забыл.

Как я уже сказал, дело было в середине девяностых. Люди постарше помнят, как тогда мы всей страной не получали зарплат; как жили на одной лапше, разбавляя её тем, что не успели спереть с наших дачных участков «добрые люди». И вот в ту «золотую пору» в протестантской церкви, куда зазвала Галю её подружка, появился при­ехавший из Америки некий миссионер и предложил организовать центр реабилитации наркоманов и алкоголиков. Пастор и епископ тут же согласились. Подсобрали деньжат — сумму, равную примерно полутора тысячам долларов, которая по тем временам казалась большими деньгами; за мизерную зарплату призвали троих прихожан для работы в этом так называемом центре и привели с улицы шестерых наркоманов — четырёх парней и двух девушек. Ни помещений, ни даже средств на пропитание у них не было, поэтому перебивались натуральными пожертвованиями членов церкви. Для парней сняли комнату, а девушек пустила к себе наша Галя-Галочка. Как объяснил ей пастор, тех девушек надо взять к себе, следуя традиции странноприимства. Естественно, вскоре авантюра развалилась: наркоманы разбежались, работников уволили, а Галя хватилась зимних вещей — украдено было всё, что поновее.

Что на это сказать? Если с грустной иронией, то наркоманы обворовали её ещё милостиво, не всё вынесли из дома: так сказать, «отблагодарили» за гостеприимство и хлеб-соль. Но то были наркоманы, а как назвать церковнослужителей, втянувших людей в такую авантюру?..

Старые листочки всколыхнули душу — я и сам не заметил, как погрузился в чтение.

«Мы верим» — так Наташка назвала свой дневник. Название звучит обнадёживающе. Звучало...

Вспомнились, как будто всплыли пред глазами, старательно выведенные буквы на обложке дневника — тонкой школьной тетрадки в клеточку, — по контуру обведённые красной пастой.

«15 октября. Так получилось по милости Божьей, что я здесь, в Программе. Когда дошла до края, когда ничего уже не приходило в голову, как покончить со своей никчёмной жизнью, я оказалась здесь.

Я искала любви везде и по-всякому, но не нашла. Не нашла! Хотела заглушить боль души наркотиками, но вскоре получила новые боли, моральные и физические. Тогда решила заработать много денег, чтобы красиво выглядеть: может, в этом счастье? Но вышло так, что все деньги ушли на то, чтобы колоться.

Два раза лечилась в наркодиспансере. Претерпевала ломку, но оставалась психическая зависимость, и голос внутри говорил, что нет спасения. Чтобы забыть кайф, нужно отрубить себе голову, тогда точно не будешь об этом думать. Когда выходила из больницы, ласковый голосок внутри внушал: «Вспомни, как было здорово! Тем более, с одного раза с тобой ничего не случится. Вспомни всё, ведь это твоя судьба», и я снова и снова поддавалась на обман. Так или иначе, но всё шло к смерти. После очередного… приходила домой и плакала в отчаянии, но что‑то удерживало, не давало покончить с собой. И я стала откладывать своё решение: всё, завтра точно. Но пока промотаешься в поисках, день уходит, и снова на завтра…»

Так Наташка начала свой дневник — небольшой по объёму, но так много вместивший в себя: целую жизнь.

Может, кому-то из читателей и не понравится, что я отвлекаюсь, не цитирую конспект полностью, — увы, как сам перечитывал его с остановками на размышления, так и цитирую.

Для кого она писала — для себя или для посторонних глаз? Наверное, для себя, но и для других — как некую апологию. Речь в защиту даже не столько самой себя, сколько сотен тысяч юношей и девушек, чьими телами в те годы были переполнены кладбища нашей страны. Если это не так, то не только не сто́ит, а даже преступно обнародовать её мысли, её переживания.

Итак, апология. Повествование о той стихии эмоций, мечтаний и неразберихи, творившихся в голове и сердце героини рассказа, о её суждениях, взятых, с одной стороны, из горького жизненного опыта, а с другой — из услышанных проповедей.

«21 октября. Господь услышал мои мольбы о смерти, я говорила: „Господи, возьми меня, в смысле на тот свет“, — и Он взял, только не в смерть, а к Себе. Может, не хотел, чтобы я пошла в ад. Спасибо Господу Богу! Он свёл меня с людьми, которые привели меня в церковь и в Программу. Если бы не Бог, я бы даже ломку не выдержала, сразу же ушла бы. Но мы молились, и её как таковой не было. Дьявол тоже не дремал, он нагнетал воспоминания и желания, чтобы увести назад, в грех и в смерть, но у Бога, видимо, всё же есть план для меня, поэтому я здесь, я осталась…

Теперь расскажу о своей жизни в Программе (в центре реабилитации). Уже больше двух месяцев, как я молюсь, но ещё не очень хорошо получается — в основном, языком говорю, а сестра из церкви учит, чтобы уста от сердца говорили. По мирской музыке и телевизору сильно скучаю: не считаю, что мне это может помешать. Курить не курю, материться не матерюсь, — слава Богу! Даже не ругаюсь, сердиться приходится иногда, но быстро остываю. Чувствую конкретные изменения и на самом деле думаю, что всё это заслуга Духа Святого. Аллилуйя! Всё так же крашусь, как в миру, но здесь некого привлекать, просто остались привычка к макияжу и желание одеваться по своим вкусам. Шутки остались, иногда за них мне стыдно перед братьями и сёстрами в церкви. Всё это я записываю, чтобы увидеть изменения во мне.

У меня в церкви чудесные сёстры и братья, но в голову лезут всякие мысли: да вот они… или да вот ты… Грешные мысли.

С сегодняшнего дня я решила делиться с Господом всем, даже тайным, тем более что Он и так всё видит и слышит, что бы я ни думала. Я люблю Бога, но на втором месте (мне нравится…). Буду и дальше вести дневник, а сейчас откровенный разговор с Богом (молитва), во всяком случае, я на это настроена.

24 октября. Сегодня не было занятий. Потом взяла и обиделась на всех, и было так плохо, и я не пошла на вечернее служение в церковь. Хочу побыть с Богом, Он у меня единственный друг, Который выслушивает и воспринимает меня такой, какая есть. Оставшись одна, поняла, что только Он не оставил меня из-за моего психа. Почувствовала Его тепло и начала понимать, что начинаю Его любить всё крепче и крепче, и меня это не пугает, а радует. Он меня не бросит, что бы ни случилось.

В последнее время мне стало страшно общаться с кем-либо. Шутки мои неуместны, и к братьям я не имею права подходить — так нам сказал директор Программы. Я с этим не согласна, ведь я подходила поговорить без всяких таких мыслей».

«Какие разные настроения и в то же время какая откровенность!» — удивился я, читая Наташкин дневник. Сначала я читал его и радовался — радовался, даже зная, что произошло потом, в конце. Так заразителен был восторг Наташки двадцать первого октября! Но прошло каких-то три дня — и уже одиночество и унылое нытьё.

По вере ли была её жизнь? Нет. И дело вовсе не в перемене настроения, а в хрупкости взаимоотношений и с людьми, и с Богом. Пока Господь готов терпеть и принимать её такой, какая она есть, она согласна быть верующей и даже питать к Богу некое нежное чувство, но как только Господь воззвал: «Освятитесь, ибо Я свят!»…

Четвертая и, к сожалению, последняя запись была сделана спустя месяц.