Пиши под дождём. Алехандро Атуэй

О, великий и могучий Т9

Косяк на работе случился как всегда неожиданно и как всегда некстати. Ещё при выходе из лифта Епифанькин услышал зычный голос шефа, срывающийся на визг и матерщину. Изредка монолог перемежался глухими ударами о стену дыроколов и степлеров — по всему было ясно, что шеф в ярости. В такие минуты лучше не показываться ему на глаза, и Епифанькин замер перед дверью, выжидая, когда пройдёт приступ гнева «приближённого к телу императора», как он называл за глаза своего начальника за короткую дружбу с генеральным директором. Когда дырокол в очередной раз прилетал в стену, по этажу разносился приглушённый звук с металлическими нотками: «ПЗДЫНЬ». Стеклянная дверь звенела от напора звуковых волн и искажённо транслировала перевод изливающегося негодования шефа. Когда эмоции перехлёстывали через край, голос его переходил на визг, особенно при произношении буквы «я»: выходило нечто похожее на самурайское — «ИЙИАА».
— Ну, где он, этот выродок?! Он ещё и на работу умудрИЙИААется опаздывать! Такой контракт псу под хвост! Такой контракт! ИЙИАА полгода этих иностранцев обхаживал, по ресторанам водил, чуть ли не жо-ПЗДЫНЬ-у им лизал! Уже договор только подписать осталось! Такой контракт! Сказка! Могли бы три года без забот жить! А этот гав-ПЗДЫНЬ-юк одним сообщением всё испохабил!
Епифанькин каким-то внутренним чутьём понял, что речь, скорее всего, ведётся о нём. Вчера именно ему шеф поручил перезвонить иностранцам и заверить, что в надежде на будущий контракт и, соответственно, в качестве презента наша фирма изготовит и пришлёт им через сутки первое панно. Этот ход, как думалось «приближённому к императору», окончательно развеет все сомнения у заказчика, и контракт будет в кармане. После обеда Епифанькин каждые пять минут пытался дозвониться, но мобильные иностранцев были вне доступа, причём сразу оба. На днях они заходили в офис, и невооружённым взглядом было заметно, что переговоры затягиваются не случайно: представитель немецкой фирмы и его переводчица светились от счастья, найдя опять какие-то доводы, чтобы отложить подписание договора ещё на три дня, продлив тем самым свою медовую командировку. Уже поздно вечером, потеряв всякую надежду дозвониться, сидя в пробке на Ленинградке, наш герой решил больше не испытывать судьбу. Он кое-как, между короткими рывками автомобиля, как говорится, одним глазом и одним пальцем настучал голубкам несколько сумбурное сообщение в WhatsApp: «Одно из ваших немецких панно у нас уже есть, готовы устроить вам презентацию. Ждите сутки доставку».
«Ну, вот и хорошо, — подумал он. — Так будет надёжнее».
…За дверью не утихал яростный вой шефа:
— Гадёныш! Ничего поручить нельзЙИИАА! Даже трёх слов передать не может! Идиот! Убл-ПЗДЫНЬ-ок!
Епифанькин стал быстро вспоминать, что же он сделал не так? «Может, надо было обязательно позвонить, а не писать сообщение? Или слова не те подобрал? Поподробнее, что ли, надо было? Блин!!! Понял… Опять автокорректор Т9 чего-нибудь не так наисправлял!»
Он судорожно достал телефон, открыл WhatsApp, но тут дверь стремительно распахнулась, и из неё пулей выскочил шеф, направляясь в свой кабинет. Удар дверью пришёлся Епифанькину прямо в лоб. В глазах закрутились искры, тело обмякло и стало сползать по стене. Но этого Епифанькин уже не осознавал: он медленно, как будто в невесомости, падал в какую-то чёрную бездну, под ним и над ним туда же летели дыроколы и степлеры, немецкое панно, телефон и стеклянная дверь офиса. Падение казалось бесконечно долгим, и недавний выпускник филологического факультета с ужасом и содроганием думал о приземлении. Но всё оказалось не так страшно — он благополучно плюхнулся в солому. На ум сразу пришла пословица: «Кабы знать, где упасть, там соломки бы подкласть».
— Это верно! Не уганешь, где упадёшь, где встанешь. А соломку-то я поклал сюды, — раздался в кромешной темноте чей-то голос.
— Кто здесь?! — с испугом спросил Епифанькин.
— Не пужайся, — спокойно сказал молодой мужской голос. — Это я, Ермила-печатник.
— Какой такой Ермила?
— Ты что, с луны свалился? Меня все в Заблудове знают. Не слыхал про меня, что ли?
— Нет… А какой ещё Заблудов?
— Тю-ю, да ты, брат, видать сильно приложился, когда падал. Заблудов — он один, вотчина гетмана Григория Александровича Ходкевича.
Епифанькин туго соображал, что ему говорил этот молодец.
«То ли это сон, то ли наваждение? — думалось ему. — Скорее бы очнуться».
— Какой сон? — послышалось опять из темноты. — Завтра вот отрубят нам с тобой руки — тогда будешь думать про сон.
— Погоди! Погоди! Руки! Зачем руки?
— Я уж не знаю, что ты там своими кривыми ручками наделал, но выходит, что ни к чему они таперя табе.
— Ты смеёшься? Или издеваешься так? — негодуя, сказал Епифанькин.
— Мне, брат, как и табе, не до смеху таперя… Епифанькин оцепенел, осознавая весь ужас ситуации. Его тяжёлые думы прервал голос Ермилы:
— А ты что, выходит, не ведаешь, пошто тебя сюды упекли?
— Нет.
— Поутру надзиратель сказал, что на пару мне бросють сюды Епифана. Мол, он тоже буковки попутал. Какой-то Тэдевять, говорит, его подвёл. Эт кто ж такой будет? Из голландцев нешто?
Епифанькин никак не мог уложить в голове всё происходящее и отвечал чисто машинально:
— Да. Из них, будь он неладен… И ведь уже не раз подводил… Недавно с подругой своей из-за него поссорился. Она худеет у меня и похвасталась, что скинула на беговой дорожке уже четыре килограмма. А я, обрадованный, впопыхах набрал ей: «Ах, ты моё солнышко!»
— Молодец, таких денег не пожалел — набрал в печать цельное письмо!
— Молодец-то молодец, — с грустью сказал Епифанькин, — а этот зараза Т9 даже не исправил мою ошибку, так и передал: «Ах, ты моё слонышко!»
— Вот аспид! И как такого земля носит?! Так выходит, это он напутал — ему руки-то надо рубить? — возмущался Ермила.
— Да какой с него спрос? Всё мне придётся расхлёбывать.
— И я тоже невинный — мне что сказали, то и набирал. А проверять никто не стал — так и отпечатали двести «Псалтырей с часословцем». Только через год один умный монах заметил, что я буквы не те набрал. Я-то невинный, по поспешности буковки попутал — они рядышком в коробочке лежали: «ж», «г» и «з». Гетман Ходкевич, с Иваном Фёдоровичем Москвитиным и Пётр Мстиславец побалакали, покумекали и порешили: раз уже все давно по псалтырю грамоту разумеют, то перепечатывать ничего не будем, пусть так оно и есть. Мол, правило введём: чередование согласных. Ну, ты и сам знаешь: говоришь же «подруга», а не «подруза», «дорожка» вместо «дорогка». Все не только пишут, а и говорят уж давно с чередованием согласных, прямо как я набрал: «друзья», «подружка», «подруга». За что руки-то рубить? Понятное дело, гетман уже не в себе, да и духовники на него давят, хотят типографии искоренить, но я-то тут при чём? Мы люди маленькие, подневольные.
До Епифанькина стало доходить, в какую эпоху он попал, но никак не мог понять: о каком Заблудове идёт речь, ведь первопечатник Фёдоров в Москве свою первую книгу напечатал. И тут же, словно читая его мысли, опять заговорил Ермила.
— Да, «Апостола» мы на Москве набирали, а потом духовники стали козни строить. Типографию сожгли, и пришлось нам в княжество Литовское бежать. Да и тут, видать, на нас, на просветителей, зуб точат. Да, брат, я и сам не думал, не гадал, что так обернётся…
Затворы лязгнули, и дверь темницы отворилась со страшным скрипом. Солнечный свет больно резанул по глазам. Пожалуй, это был первый случай в жизни филолога, когда он нерадостно встречал просветление.
— Который тут Епифан? — раздался твёрдый голос. — Выходи!
Во дворе уже стояла плаха с воткнутым в неё огромным топором. При виде ужасной картины в голове помутилось, и Епифанькин опять «отъехал». Снова он куда-то летел вместе с плахой, развеянной вокруг него соломой и топором. Постепенно его стали нагонять уже знакомые степлеры и дыроколы. Потом мимо него, немного быстрее, чем он, пролетела его подруга.
«О, гвоздь моей души!» — читалось в её глазах.
«Какая-то она уж очень худая», — подумал Епифанькин.
«Я же написала тебе, что на гвоздь наступила — вот через дырочку вся и сдулась», — тоже мысленно отвечала подруга, не сводя глаз с удаляющегося филолога. …Лицо обдало чем-то холодным и мокрым. Епифанькин открыл глаза. Прямо перед ним с пустым стаканом стояла Зина из соседнего отдела. С подбородка филолога стекали остатки выплеснутой в лицо ледяной воды. Рядом стоял шеф и листал записи в его телефоне.
— Вот! Только послушайте, что он написал немцам! «Одно из ваших немецких порно у нас уже есть, готовы устроить вам презентацию. Ждите суки доставку».
«Это конец! — подумал филолог. — Надо непременно добиться в ООН, чтобы изобретателям Т9 отрубили руки»…